Взято из статьи Елены Говор В ПОИСКАХ
РАННЕЙ РУССКОЙ ДИАСПОРЫ АВСТРАЛИИ
...процесс
иммиграции — ассимиляции, интеграции,
вживания — не менее интересен, чем целенаправленный процесс сохранения этнокультурной идентичности, и что с выпадением иммигрантов из институционализированной диаспоры они отнюдь не перестают быть русскими, но просто в силу
стечения обстоятельств или сознательного
выбора для них «своим» становится общество принявшей их страны.
Об этом я думала, покидая в январе 2018 г. гостеприимный дом Портеусов, семьи потомков ирландских иммигрантов, поселившихся на северо-западе Тасмании более столетия назад.
Их соседом по ферме был иммигрант из Белоруссии Семен Михайлович Сучков. Бывший учитель, царский политзаключенный, бежавший из сибирской ссылки, австралийский Анзак, воевавший в австралийской армии в Первой мировой — судьба его меня давно интересовала, но, зная, что в Австралии у него не было семьи, я не надеялась когдалибо найти его фотографию.
И вот — чудо современной поисковой техники, — узнав, что Р.А. Портеус был исполнителем его завещания, я в мгновение ока вышла на его детей, которые и пригласили меня к ним в поселок Смиттон. Мы встретились в центре городка, и они повели меня к местному памятнику Анзаков, где среди англосаксонских имен выбито и имя нашего героя — Simon Sutchkoff.
Надо было видеть, с какой гордостью Лори Портеус, 80-летний старик-фермер, рассказал, как на День Анзака он каждый год надевает на правую сторону груди медали Саймона, т.е. Семена, и приходит сюда на рассвете, когда вся страна в тихой церемонии поминает своих сыновей, воевавших и погибших во всех войнах.
 |
| Tobacco-Growing. (1936, May 9). Advocate (Burnie, Tas. : 1890 - 1954), p. 2 (DAILY). Retrieved May 18, 2024, from http://nla.gov.au/nla.news-article91815975 |
А потом мы отправляемся домой к Лори, где хранится архив Семена — записные книжки, письма, фотографии, а еще его прокуренная трубка и медали — их мне дают подержать и сфотографировать, а документы и письма Семена Лори уже сосканировал для меня и дает их на флэшке. Среди бумаг — пожелтевшие страницы рассказа Семена «Картофельный король». Рассказ этот я знаю — несколько лет назад я нашла его в архиве Университета Тасмании, — но теперь я понимаю, как он туда попал: с этих рукописных листочков его перепечатала на пишущей машинке мать Лори и передала копию в архив. Портеусы расспрашивают меня, кто такие белые русские и как можно найти родных Семена, которых революция разбросала по всему свету.
Пока мы рассматриваем эти реликвии и пьем чай, Лори, его брат и сестра наперебой вспоминают Саймона: когда он умер в 1957 г., они были детьми, и они помнят, что, когда он заходил к ним на ферму, у него бывала в кармане шоколадка, которую делили на всех детей, и как их семья всегда приглашала его на Рождество. Нэнси вспоминает, как доила у него на ферме коров, а Брюс, старший, вдруг начинает рассказывать о чудесной полке книг во всю стену, которая была в домике Семена, — книги были и на русском, и на английском, и все соглашаются, что другого такого знающего человека в их глуши было не сыскать.
И тут уж я могу поделиться пачкой статей Семена из местных австралийских газет, в которых он писал о нуждах местных фермеров, о школе для их детей [Simon Sutchkoff].
Вот мы и подошли к вопросу об идентичности: что же произошло с Семеном, прожившим сорок лет в тасманийской сельской глуши, — ассимиляция, аккультурация, интеграция? А может быть, это просто жизнь без заумных -аций, след на земле, который всё еще остается и через 60 лет после смерти Семена? Он не участвовал в жизни русской диаспоры Австралии, он не играл на балалайке, он не построил храм и не делал пожертвований на содержание священников, окормлявших общину, но он отнюдь не перестал от этого быть русским, да и храм, возведенный им, стоит — среди проселочных дорог, одна из которых когда-то была известна как дорога Сучкова, под высокими эвкалиптами. И храм этот возведен в душах людей, которые благодаря их русскому соседу выросли без ксенофобии к чужакам, с пониманием того, что не все русские шпионы и «красные», что человека ценят по его поступкам, а не по этническому происхождению, причем всё это было достигнуто не через диаспорные институты, стремящиеся пропагандировать априорный положительный образ России, а через соседство с однимединственным «хорошим» русским. И я уверена, что, когда уйдет из жизни поколение старших Портеусов, медали, трубка и бумаги Семена будут так же свято храниться их детьми и внуками.